вместе и спят вместе? Вот ради этого! — Альрик ткнул мне пальцем в грудь. — Чтобы они научились чувствовать друг друга. Чтобы в бою они сражались как единое целое. Чтобы хоть на миг ощутить хирд единым целым. Но даже когда такое получается, оно не длится долго: кто-то помирает, кто-то уходит, приходят новые люди, случаются ссоры или обиды, — и все рушится. А тут всё завязано на тебе! О могучий Скирир, почему ты дал столь великий дар этому болвану?

Я даже опешил.

— Да чем же великий? Если против меня выйдет кто, так на что мне такой дар? Я не буду таким быстрым, как ты! У меня не будет прочной шкуры, как у Кеттила Кольчуги или Арнодда Железного! Этот дар не сделает меня сильнее.

— Ты и сам по себе не промах. Но главная сила хирда — не в отдельном человеке, а в единстве. Если другие хёвдинги узнают о твоем даре, они будут готовы дать много серебра только за то, чтобы ты был в их хирде. Даже конунг Харальд из Сторборга пожалеет, что изгнал тебя! Так что бегом к Плосконосому и Булочке! Чтобы за седьмицу принял их в ульверы! И еще, каждый раз, как ощутишь свой дар, говори мне. А за Тулле не бойся, мы его точно не бросим. Понял?

— Понял, — вздохнул я. Каким бы великим ни был мой дар, но сейчас из-за него Альрик понавешал на меня всяких дел.

А за спиной послышалось:

— Стоило только убить эту тварь, как дела пошли на лад. Благодарю, Фомрир, что простил мою ошибку. Больше я не промахнусь!

Глава 6

Голову твари мы подкоптили и повесили над входом в одном из длинных домов, щупальца раздали мальчишкам, и те весело носились, пугая женщин внезапно выскакивающим из-за угла когтем. Наш и без того беспрекословный авторитет поднялся выше их божественного дуба. Хотя меня такое поведение бриттов удивляло, ведь и так было понятно, что мы сильны: Альрик — хускарл на седьмой руне, я и еще двое — на шестой, куда больше-то? Но именно смерть столь пугающей твари показала бриттам, что мы не просто обладаем высокими рунами, но еще и умеем их применять в бою.

Я каждый день бился с Плосконосым и Ледмаром: то на мечах, то на топорах, то со щитами, выструганными на скорую руку, то без них. Правда, щиты были без железного умбона и потому разваливались после одного-двух боев. Тень моего дара не мелькнула ни разу.

Альрик ругался и говорил, что это из-за моего несерьезного отношения. Но как я мог биться с хирдманами всерьез?

Леофсун всегда смотрел на наши схватки, неважно, шел ли дождь или было сухо. Смотрел и явно завидовал, даже когда мы возвращались домой в синяках, вымазанные в грязи с ног до головы, зато довольные.

Наконец он не выдержал и подошел ко мне. Снова ко мне, а не к Альрику или кому еще.

— Кай, а вы принимаете в хирд только нордов?

Я отшутился:

— Да мы даже тролля принять можем, — и кивнул в сторону Сварта, — главное, чтоб был крепким воином и хорошим товарищем.

И тут он выпалил:

— А меня взял бы в хирд? Несмотря на то, что я бритт. Несмотря на то, что был рожден рабом.

Я впервые посмотрел на него не как на пацана, который помогал переводить с бриттского на нордский, а как на возможного собрата. Рыжие короткие вихры, россыпь темно-коричневых веснушек по лицу и шее, огромные глаза, смешной нос, едва наметившиеся мышцы на плечах. Мальчишка! Только за шрамами этого почти не было видно. Но при этом у него есть гордость, яркая жажда жизни и желание стать сильнее.

Мы уже слышали историю, как он добирался до бриттов с берега реки: вслепую, не зная точно, встретит кого или нет, да еще с беспомощной сестрой на руках. На ночь ставил силки на кроликов, осторожничал, разжигал огонь лишь в низинках. А как-то под вечер сестра отошла по нужде. Леофсун услыхал ее крик, бросился к ней и увидел, как рысь рвет ее шею, одновременно раздирая грудь когтями. С одним ножом он напал на рысь, не умея убивать хищников, не считать же жалких городских шавок за опасных зверей. Левой рукой он удерживал ее клыки подальше от своего горла, а правой бил куда попало. Рысь сдохла, но успела располосовать ему лицо, грудь и едва не изувечила руку.

Сестра померла, залив кровью все вокруг. Полубезумный от боли и горя, Леофсун закопал ее под деревом и уложил тело рыси в могилу. Пусть рысь греет ей ноги в том мире! Потом бритт кое-как закрыл раны травами, обмотал сверху плетьми дикого хмеля и пошел дальше. На запах крови пришли волки и следовали за ним пару дней, не нападая. Видать, уже сталкивались с людьми, потому осторожничали. А Леофсун слабел с каждым днем, раны воспалились, есть он уже не хотел, только все время мучила жажда. А потом волки все же напали.

Бритт и сам не знал, сколько их было, скольких он убил и насколько близко он подошел к смерти. Но после очередного удара он получил третью руну, оставшиеся волки разбежались от проявления рунной силы, свежие раны тут же затянулись, а раны от рыси хоть и были излечены, но шрамы остались на всю жизнь. А спустя еще сутки Леофсун набрел на поселок бриттов.

Считал ли я его рабом? Нет. Душа у Леофсуна точно была не рабской. Но все же сила нашего хирда росла, и низкорунные воины теперь становились помехой. Только Видарссон и оставался на третьей руне. Да еще согласится ли Альрик? Не будет ли злиться на меня?

— Мы уже не настоящий хирд. У нас нет корабля. Какой резон присоединяться к нам?

— Значит, не возьмешь? — огненные брови Леофсуна были нахмурены. Он будто решал что-то важное для себя.

— Давай так. Мы хоть и без корабля, но все же воины, и нам слабаки не нужны.

Бритт напряженно кивнул.

— Если одолеешь Видарссона, тогда я поговорю насчет тебя с хёвдингом. Сам знаешь, только Видарссон равен тебе по руне.

Это было непростым делом для худого невысокого бритта, который большую часть жизни недоедал и никогда не учился бою. Видарссон же выглядел настоящим медведем: рослый, массивный, бородатый, откормленный на отцовских харчах. Даже при равной руне бой казался неравным.

— Я не скажу никому условия, даже Видарссону, потому, если проиграешь, не будет никакой обиды или насмешек. Знать будем